Манифест
Мир — это не система. Мир — это рассказ, который мы забыли дочитать
Мир, в котором мы живем, разрознен. Люди, культуры, смыслы — разорваны, забыты, заменены шумом. Но у каждого из нас внутри звучит первородная нота — зов к целостности. Я пишу не ради жанра. Я не пишу ради славы. Мои книги — это попытка соединить то, что было разделено, попытка воззвать к Первозданности внутри каждого из нас.
Манифест — это напоминание о том, что литература может быть храмом, где слово становится мостом. Это отказ от фальши и громких лозунгов в пользу тишины, в которой слышна Истина.
Я верю, что вымысел и реальность — это одно и то же. Первый оживляет Вторую. Второй нуждается в Первом. Поэтому я соединяю сюжет и философию Первозданности, миф и психологию, эзотерику и поэзию. Я не сторонник школ. Я сторонник глубины.
Манифест — это напоминание о том, что литература может быть храмом, где слово становится мостом. Это отказ от фальши и громких лозунгов в пользу тишины, в которой слышна Истина.
Я верю, что вымысел и реальность — это одно и то же. Первый оживляет Вторую. Второй нуждается в Первом. Поэтому я соединяю сюжет и философию Первозданности, миф и психологию, эзотерику и поэзию. Я не сторонник школ. Я сторонник глубины.
Я, Джон Эдгар Уэйн Персиваль, не пишу книги.
Я открываю ворота.
Я открываю ворота.
Литература умерла. Ее тело еще теплится на полках магазинов, под обложками, оформленными по лекалам маркетологов, среди банальных сюжетов, дежурных эмоций и давно сданных в архив ценностей. Но душа ушла. Та самая душа, что когда-то была голосом, дыханием, криком, откровением. Она ушла вглубь и ныне ждет тех, кто осмелится пройти сквозь шум и иллюзии, чтобы вновь обрести ее в тишине.
Я, Джон Эдгар Уэйн Персиваль, не пишу книги. Я открываю ворота. Ворота туда, где читатель перестает быть потребителем и становится соавтором. Где слово не развлекает, а пробуждает. Где повествование — не цепь событий, но лестница смыслов. Моя литература — это путь. Не стиль. Не жанр. Не продукт. А путь как инициация, как трансформация, как возвращение к тому, что было до начала.
Я, Джон Эдгар Уэйн Персиваль, не пишу книги. Я открываю ворота. Ворота туда, где читатель перестает быть потребителем и становится соавтором. Где слово не развлекает, а пробуждает. Где повествование — не цепь событий, но лестница смыслов. Моя литература — это путь. Не стиль. Не жанр. Не продукт. А путь как инициация, как трансформация, как возвращение к тому, что было до начала.
Слово — это не форма. Это сила. В начале было Слово и оно не описывало, а творило. Современная литература забыла это. Она превратилась в зеркало социальных тревог, в рынок эмоциональных симуляторов, в иллюзию рефлексии. Она боится глубины, потому что глубина требует цены. А истинное письмо — это всегда кровотечение.
Я пишу, чтобы исцелить раскол. Раскол между внешним и внутренним, между духом и телом, между знанием и верой, между человеком и реальностью. Литература, по моему замыслу, — это алхимия Единства. Мои книги строятся не вокруг конфликтов, а вокруг соединения. Не вокруг борьбы добра и зла, а вокруг поиска Целого. В мире, где все разорвано — литература может вновь стать соединяющим Швом.
Я не пишу ради катарсиса. Я пишу ради Вспоминания. Потому что каждый человек знает Истину, но забыл ее. И слова, правильно сложенные, могут открыть внутреннюю дверь, которую нельзя взломать снаружи. Через принятие, через отрицание, через позитив или негатив.
Я пишу, чтобы исцелить раскол. Раскол между внешним и внутренним, между духом и телом, между знанием и верой, между человеком и реальностью. Литература, по моему замыслу, — это алхимия Единства. Мои книги строятся не вокруг конфликтов, а вокруг соединения. Не вокруг борьбы добра и зла, а вокруг поиска Целого. В мире, где все разорвано — литература может вновь стать соединяющим Швом.
Я не пишу ради катарсиса. Я пишу ради Вспоминания. Потому что каждый человек знает Истину, но забыл ее. И слова, правильно сложенные, могут открыть внутреннюю дверь, которую нельзя взломать снаружи. Через принятие, через отрицание, через позитив или негатив.
Философия Первозданности, на которой я строю свои книги, не религия, не доктрина, не система. Это голос до появления языка, свет до обретения формы, исток до рождения. Ее невозможно передать прямо, только через символ, образы. Только через притчу, структуру, метафору. Потому и литература становится лучшим сосудом: гибким, неуловимым, множественным и доступным для любого человека.
Мир, который я создаю — Аррата, Платиновая эпоха, внутренние пространства героев — это не фантазия. Это форма Истины, принявшая образ. Каждая сцена несет в себе духовную модель, каждый диалог, часть формулы Единства. Книги пишутся как шифры. Как свитки, которые нужно читать не глазами, а душой.
Моя литература — не бегство из мира, а возвращение в него через иные врата. Она не дает ответы в привычном понимании, она вырывает ложные вопросы с корнем. Это путь героя не вовне, а внутрь: от разобщения к соединенности, от страха к природе воли, от пустоты к памяти об Истоке.
Главный принцип моих книг — Единство. Не как гуманистическая ценность, а как фундаментальная структура реальности. Все герои, все миры, все линии сюжетов — это попытки восстановить сломанную ось. Восстановить Звук, с которого начался мир, и который все еще звучит в каждой душе.
Я верю, что человек не разобщен в своей сути. Разобщены его оболочки, роли, маски. Но под ними живет та самая первозданная искра, которая помнит, Кто ты есть. И литература может пробудить ее. Не к действию, но к узнаванию. Не к протесту, но к соединению.
Книга — это акт возвращения. И если она настоящая, если она выстрадана, если она рождена в глубине, она способна изменить не реальность, а взгляд на нее. А значит — изменить все.
Мир, который я создаю — Аррата, Платиновая эпоха, внутренние пространства героев — это не фантазия. Это форма Истины, принявшая образ. Каждая сцена несет в себе духовную модель, каждый диалог, часть формулы Единства. Книги пишутся как шифры. Как свитки, которые нужно читать не глазами, а душой.
Моя литература — не бегство из мира, а возвращение в него через иные врата. Она не дает ответы в привычном понимании, она вырывает ложные вопросы с корнем. Это путь героя не вовне, а внутрь: от разобщения к соединенности, от страха к природе воли, от пустоты к памяти об Истоке.
Главный принцип моих книг — Единство. Не как гуманистическая ценность, а как фундаментальная структура реальности. Все герои, все миры, все линии сюжетов — это попытки восстановить сломанную ось. Восстановить Звук, с которого начался мир, и который все еще звучит в каждой душе.
Я верю, что человек не разобщен в своей сути. Разобщены его оболочки, роли, маски. Но под ними живет та самая первозданная искра, которая помнит, Кто ты есть. И литература может пробудить ее. Не к действию, но к узнаванию. Не к протесту, но к соединению.
Книга — это акт возвращения. И если она настоящая, если она выстрадана, если она рождена в глубине, она способна изменить не реальность, а взгляд на нее. А значит — изменить все.
Я не пророк, не учитель, не гуру. Я всего лишь проводник. Я слышу тот голос, который звучит между строк, между мгновениями, между снами. Я пишу, чтобы сохранить его.
Чтобы ты, читающий, однажды замер — и услышал то же.
Писательство — не профессия. Это форма горения. И если мои книги способны вернуть хоть одного человека к самому себе, если они помогут услышать внутренний зов, если они напомнят, что все было Единым и может быть восстановлено — значит, я не зря открыл эти врата.
В мире, где разобщенность стала нормой, литература обязана стать сопротивлением. Сопротивлением забвению, поверхностности, ложной свободе. И я верю: пока живо слово, живо и Единство.
Чтобы ты, читающий, однажды замер — и услышал то же.
Писательство — не профессия. Это форма горения. И если мои книги способны вернуть хоть одного человека к самому себе, если они помогут услышать внутренний зов, если они напомнят, что все было Единым и может быть восстановлено — значит, я не зря открыл эти врата.
В мире, где разобщенность стала нормой, литература обязана стать сопротивлением. Сопротивлением забвению, поверхностности, ложной свободе. И я верю: пока живо слово, живо и Единство.